Безумства нужно совершать - но крайне осторожно || Механический будильник, отстающий на пятьсот веков
наконец добралась до ориджа. я с ним тянула не только из-за реала, но и из-за того, что мне хотелось его дошлифовать. все равно не молучилось, конечно, но все-таки.
часть 1, 2 — 6, 7, 8, 9
часть 1, 2 — 6, 7, 8, 9
01.11.2016 в 17:34
Пишет feyra:флешмоб 2016: тур 3 | прозаURL записи
Автор: Hisana Runryuu
Тур: тур 3, «Нежить»
Название: и постель уже холодная, как обычно
Тема: спойлерКостяные гончие
Вид работы: проза
Тип работы: ориджинал, драма
Размер: мини, 1284 слова
Примечания: Доп. челлендж - написать весь флешмоб в одной вселенной :"D Предыдущие части — раз, два.
Эшворт и Айви — отсылки к The Cat Lady и Downfall. Эпиграф и название текста — из стихотворения Джек-с-Фонарем
прикоснутьсянастоящее одиночество узнаешь по его шагам
где в тебе недавно были хохот, вино и гам
остается только шорох, и уж его вот
не пожелаешь ни завистникам, ни врагам
— Сюда.
Кэл делает пару шагов в сторону указанного дома, прежде чем понимает, что его очередной проводник продолжает стоять на месте.
— Еще раз говорю, парень, — скрестив руки на груди, угрюмо роняет тот, — не ходил бы ты к нему. Еще не хватало, чтоб и приезжие стали тут пропадать.
Кэл едва удерживается от раздраженного вздоха. Он уже устал считать, сколько раз за сегодняшний день он слышал эти слова.
— Вы же сами сказали, что это единственный Сказитель в вашей деревне, — в голосе всё равно проскальзывает его недовольство, но Кэла это не сильно волнует. Приближается вечер, а он всё еще здесь, в Уоррингтоне, где надеялся найти хоть какую-нибудь информацию, а вся деревня будто сговорилась ему помешать. — И мне не важно, что рядом с его домом люди исчезают, а из двора кладбищем несет.
Проводник сердито фыркает.
— Это потому, что ты молодой еще и жизнь не ценишь, — ворчит он, уходя; Кэл не обращает на него внимания. Ступеньки крыльца скрипят и опасно потрескивают под ногами, пока он поднимается по ним, но всё же выдерживают. Кэл поднимает руку и легонько стучит в обшарпанную дверь.
Та открывается почти сразу, будто здесь уже давно кого-то ждут. На пороге показывается маленький лысый старик со спутанной седой бородой; его сморщенное лицо светится от радости.
— Айви, это ты, да? — с надеждой говорит он, уставившись Кэлу куда-то в грудь. Тот в растерянности замирает, все заготовленные слова вылетают из головы. Неловкая пауза затягивается; улыбка сползает с лица старика, как плохая краска, он нахмуривается.
— Кто здесь? — резко спрашивает он, явно готовясь закрыть дверь. Кэл спохватывается.
— Прошу прощения, что тревожу вас, — от звука его голоса старик вздрагивает всем телом и поднимает взгляд. Глаза у него затянуты молочно-белой пеленой, но почему-то не мутные, а неожиданно яркие и пронзительные. На секунду Кэлу становится жутко; когда он снова заговаривает, его голос слегка дрожит.
— М-меня зовут Кэл. Я хочу попросить у вас помощи, — Кэл прижимает руки к груди и склоняет голову; спохватывается он чуть позже, но поднимать голову, не услышав ответа, кажется еще более глупым.
— В чем именно тебе нужна помощь, юноша? Я уже мало на что годен, — в голосе старика звучит мягкая грусть.
Кэл выпрямляется.
— Мне говорили, что вы — Сказитель.
— Ааах, вот оно что, — старик улыбается и, посторонившись, открывает дверь шире. — Тогда проходи, юноша, о таком на пороге не разговаривают. Прошу прощения за пыль, у меня давно не было гостей.
Кэл шагает в тесную комнату: в ней царит полутьма, грязные занавески на окнах плотно задернуты, пламя в полуразвалившемся камине едва горит, сильно чадя; Кэл заходится кашлем, а мысли начинают путаться от непривычной духоты. Старик, захлопнув дверь, поспешно открывает окно; запах гари не исчезает, но все же дышать становится немного легче.
— Присаживайся, — приглашает он, нашарив табурет. Кэл садится за покосившийся стол напротив старика. — Меня зовут Фэлан. Прости, юноша, но я обязан спросить: неужто в твоей деревне нет Сказителя?
— Нет, да и не было никогда, — вздыхает Кэл, переводя взгляд на руки старика, исчерченные вздувшимися венами; он не мог долго смотреть в эти серебристые невидящие глаза. — Я из Эшворта.
— Ааах, — во вздохе Фэлана чудится шуршание листвы в открытом окне. — Эшворт. Среди Сказителей эта деревня пользуется дурной славой. Многие опасаются этого места, слишком оно близко к морю. Хотя, — он грустно улыбается, — какая разница. Мы всё равно никому не нужны.
— Не говорите так, — горячо возражает Кэл. Слова старика напомнили ему, зачем он здесь. — Сказитель...
— Фэлан.
— Фэлан, вы ведь помните старые легенды?
— Конечно, — старик не обижается, лишь продолжает улыбаться. — Ведь в этом и заключается суть Сказителя, юноша.
— Меня интересует одно существо... — Кэл нашаривает рисунок чудища в кармане брюк, поднимает глаза и натыкается на невидящий взгляд Фэлана; его колет чувство вины, и он поспешно выпускает набросок из пальцев. — Это... что-то вроде полуконя-полурыбы. Ни в одной книге нет даже упоминания...
— ...Потому что оно древнее книг, — мягко перебивает Фэлан; он кладет подбородок на переплетенные узловатые пальцы, его борода причудливыми кольцами ложится на стол. — Скорее всего, это гиппокампус. Или гидриппус, как его еще называют, — он какое-то время молчит, затем вздыхает. — Боюсь, больше я ничего не вспомню. Много лет прошло с тех пор, как у меня это спрашивали.
Фэлан встает, ощупью добирается до покосившегося шкафа и выуживает оттуда сложенную вчетверо бумагу, затем раскладывает ее на столе. На ней оказывается прекрасно нарисованная карта; тут и там среди названий городов и рек попадается один и тот же символ — перечеркнутая буква «С». Фэлан пробегает по чернильным линиям пальцами и кивает сам себе.
— Да, это она. Здесь должны быть отмечены все места, где еще живут Сказители; может, кто-нибудь знает больше, чем я. Забирай, юноша, мне эта карта не пригодится — я, даже пока еще мог видеть, всё равно не понимал, что на ней написано.
Кэл разглядывает низ карты — там огромным пятном расплывается океан. «Иди южнее, туда, где меньше лесов и больше воды», — говорила ему Кайя на прощание; он вспоминает ее голос и знакомо-незнакомые глаза, и в его сердце вдруг вспыхивает тревога.
— Фэлан, вы знаете кого-нибудь, кто вернулся после встречи со Зверем?
— Знаю, — голос старика неожиданно ровный и лишенный интонаций. — Я.
Какое-то время Фэлан молчит, его лицо не выражает абсолютно ничего. Затем он вдруг широко улыбается.
— Забавно. Мы, Сказители, лучше всех изучили легенды и лучше всех понимаем, что людям нужно держаться от чудовищ подальше... — старик замолкает, затем издает едва слышный смешок. — С полгода назад мои собаки погибли. Сбила повозка. И я был в таком отчаянии, что попросил Зверя вернуть их. И он вернул. Но поставил условие, что я не буду их касаться; уж не знаю, почему, — он тяжело вздыхает. — Пойдем, покажу их тебе, как раз пора кормить.
Фэлан нашаривает трость, затем, постучав ей по углам комнаты, находит ведро с мясом и выходит во внутренний дворик, едва освещенный закатным солнцем. Кэл идет следом за стариком и останавливается в проеме открытой двери.
Во дворике стоит вонь сырой земли и гниющего мяса; Кэл поспешно закрывает лицо рукавом. Фэлан, тростью разведывая путь, останавливается перед открытой дверцей небольшого сарая, ставит ведро и отходит. Из сарая доносится рык, и собаки, вылетев из-за двери, одновременно набрасываются на еду.
— Та, что без хвоста — Бетти, а тот, что хромает — Джей, я их еще щенками подобрал, воспитывал, как мог, — поясняет Фэлан. — Всё жду, когда у Бетти течка будет, давно щенков хочу завести, да всё как-то не получается... — он какое-то время молчит, затем неожиданно гордо спрашивает: — Ну, как они тебе?
Кэл молчит. Он растерянно смотрит, как две крупные костяные гончие — одна без хвоста, другая с плохо сросшейся бедренной костью — раздирают содержимое ведра в клочья. Теперь, когда дверь сарая открыта, он видит, что внутри, у дальней стенки, беспорядочной кучей стащены трупы; над ними витает рой мух.
— Они не живые, да? Мои собаки, — тихий вопрос Фэлана выводит Кэла из оцепенения. Он мешкает с ответом, но для старика молчания оказывается достаточно. — Я догадывался. Я же слышу — звуки шагов изменились, рык стал другим, в сарай меня не пускают... И ворчливые соседи напротив, и Айви — такая хорошая девочка, всегда была для меня утешением, всегда приходила ко мне по праздникам, — все пропали... Мы впервые поссорились с ней, и теперь, похоже, уже не помиримся, — голос Фэлана ломается, и он замолкает. Гончие вскоре опустошают ведро и ложатся спать у двери сарая, свернувшись в клубок.
— Тяжело одному, — тихо говорит Фэлан, повернув лицо в сторону собак. — Семьи у меня нет, а так... хоть кто-то рядом. Даже если их по голове больше не погладить.
Он разворачивается и уходит в дом, Кэл спустя какое-то время идет следом. Он забирает карту со стола, затем делает пару шагов к выходу на улицу и замирает в нерешительности. Может, он может чем-то помочь? Пойти в лес и попытаться обмануть Зверя в ответ? Или он должен что-то сказать в утешение?..
— Иди, иди, — Фэлан легонько подталкивает его к выходу. — Забегай, если снова будешь в наших краях и если я, — он грустно усмехается, — до этого доживу. Спасибо тебе, юноша.
Кэл рассеянно кивает. Он даже не замечает, как оказывается снаружи, а дверь плотно закрывается за его спиной.
Он присаживается на ступеньки крыльца, бездумно разглядывая карту. Старое дерево угрожающе трещит под его весом, но Кэл едва это слышит.
На душе камнем лежит невыносимое чувство вины за разрушенную своим бездействием чужую жизнь.
16.11.2016 в 04:50
Пишет feyra:флешмоб 2016: тур 4 | прозаURL записи
Автор: Hisana Runryuu
Тур: тур 4, «Городские легенды»
Название: сказки о ведьмах бывают с плохим концом
Тема:несколько спойлер Проклятые картины
Вид работы: проза
Тип работы: ориджинал, драма
Размер: мини, 1404 слова
Примечания: Название — цитата из стихотворения Ёсими. Старый Ярнам — жирнющая отсылка к Bloodborne; для незнающихэто самая старая часть города Ярнам. Когда-то в ней свирепствовала болезнь пепельной крови, которая в конечном итоге привела к нашествию чудовищ. Жители были вынуждены покинуть эту часть города, спалив всё дотла.
прикоснуться
Море волнуется; дует в лицо сердитым морозным ветром, швыряет на берег серые волны, оставляя на гальке след из сгнивших водорослей. Кэл прячет лицо в воротнике рубашки, отходит еще на шаг, когда очередная волна едва касается его ботинок, и смотрит.
«Ты — мое море?» — мысленно спрашивает он. Накатившая волна пытается дотянуться до его лодыжек, и Кэл поспешно делает пару шагов назад.
Он закрывает глаза. Все жители Эшворта ощущают море; щемящее чувство тоски, поселившееся в сердце после первой встречи с ним, было своеобразным компасом, и до сих пор Кэл знал, куда идти. Но теперь в душе поселилась назойливая, разъедающая нутро тревога.
Старый Ярнам — добрый бродяга-сказочник, иногда навещавший Эшворт, — говорил, что картины и слова имеют огромную силу, но сейчас Кэл думает, что бездействие тоже должно быть в этом списке. Правильно ли он поступил, оставив Фэлана самого по себе?
Чувство вины и беспокойства сбивают до этого точный компас, искажают помехами; Кэл сомневается, но все-таки ему кажется, что нужно идти дальше.
Он открывает глаза; море с тихой мольбой обнимает его за щиколотки.***
Ближайшим к Уоррингтону городом со своим Сказителем оказывается Гримсби — огромный, тесно застроенный, горящий ночными фонарями, многолюдный и шумный. Первый порыв бежать Кэл заминает почти сразу же, и, к счастью, долго сражаться с собой ему не приходится — дом Сказителя стоит на окраине.
Он нервничает, когда стучится в дверь, и еще больше, когда к ней никто не подходит; в конце концов он делает то, что обычно не сделал бы — осторожно поворачивает ручку.
Дверь открывается с неожиданной легкостью.
В ноздри ударяет запах гнили и краски; едва сдержав рвотный позыв, Кэл поспешно закрывает лицо рукавом. Помещение больше напоминает мастерскую, чем прихожую, но он не успевает этому удивиться.
Первым, что замечает Кэл, оказывается картина.
На ней нарисовано море — то самое море, которое он так долго искал, он уверен: чувство тоски так сильно, что он не знает, как до сих пор стоит на ногах; а перед морем, — внутри все болезненно скручивает, и он крепко, до крови, вцепляется в отцовский амулет, чтобы стало хоть чуточку легче, — перед морем стоит тот самый незнакомец, и брошь на его жилете ярко сверкает рубиновыми глазами.
У Кэла перехватывает дыхание, и он, убрав руку ото рта, торопливо заглатывает тухлый воздух, пытаясь успокоиться. Затем медленно, отодвигая с дороги предметы, он подходит ближе к картине; Кэл не может оторвать от нее глаз. Неужели он дошел? Неужели он наконец добрался?...
Кэл перешагивает через чей-то обескровленный труп и встает к картине вплотную. Здесь, вблизи, он не может полностью увидеть ее, но может рассмотреть детали...
Вдруг он хмурится и легонько проводит пальцем по одной из линий, очерчивающих рубиновые глаза гиппокампуса.
Что-то не так.
В этой картине что-то не так.
Это чувствуется только здесь, вблизи; это так же неожиданно и больно, как фальшивая нота в любимой мелодии; разве что здесь всё еще можно исправить. Нужно лишь дорисовать.
Кэл оглядывается вокруг, но нигде в мастерской не видит ни красок, ни кистей. Он решает не искать их — неправильность картины терзает его не хуже яда, и всё внутри него буквально кричит, чтобы он исправил ее прямо сейчас. Он вспоминает про труп, который переступил на пути к картине, и быстро обшаривает его. Ну да, конечно — ни чернил, ни красок, ни крови, ни слюны — ничего, чем можно рисовать. Кэл размышляет некоторое время, затем достает из сумки охотничий нож и приставляет острие к внутренней стороне запястья. Как будет больше краски — если разрезать вдоль или поперек? Или лучше ударить в горло — ведь так точно крови будет больше?...
Последнее, что Кэл помнит — это вскинутый нож и всепоглощающий удушливый страх.***
Кэл просыпается.
Он лежит на прохудившейся кровати в той же комнате-мастерской, закутанный в теплое одеяло. Запах гнили исчез, сумка с вещами лежит на маленьком столе рядом с огарком зажженной свечи. Болит все тело, особенно левое плечо; Кэл пытается шевельнуться, устроиться поудобнее, и только потом замечает, что он в комнате не один.
За столом, прямо напротив него, сидит высокий худощавый старик; серебристые длинные волосы собраны в пучок, глаза накрывает широкая черная лента, тонкие руки лежат на столе, рядом с тусклой свечой, а узловатые пальцы переплетены, как корни деревьев. За его спиной Кэл замечает изнанку картины; теперь она стоит вплотную к деревянной стене дома.
— Проснулся? — голос у старика скрипучий и почему-то неприятный до дрожи; Кэл едва морщится и выдавливает тихое «Да».
— Это все картина, — говорит себе под нос старик. — Казалось бы — ослепил себя, и больше проблем не будет, так она стала сюда народ заманивать. Давно надо было ее сжечь, говорю тебе...
Кэл неожиданно для себя вспоминает труп, через который переступил, добираясь до картины: его искаженные черты, серую кожу, мух, вылезавших изо рта, — и его прошибает холодный пот.
Старик, немного помолчав, снова заговорил:
— Как тебя зовут, парень?
— К-кэл.
— И зачем же тебе, Кэл, понадобилось вламываться в мою мастерскую?
— Простите, мист... сэр. Мне сказали, что здесь живет Сказитель, а дверь...
— Здесь нет Сказителей, парень, — обрывает его нахмурившийся старик. — С чего ты вообще взял, что нужно искать именно в этом городе?
— Эм... Другой Сказитель дал мне карту... Она должна быть в сумке... — старик тут же уверенным жестом подтягивает сумку к себе, едва не задев свечу, — сердце Кэла сжимается в испуге, — и, выхватив свиток, разворачивает его и пробегает по бумаге пальцами.
— А-а-а, — протягивает старик с необъяснимым отвращением. — Да. Знакомо.
Он склоняет голову и надолго замолкает, видимо, глубоко погрузившись в свои мысли.
Спустя некоторое время Кэл набирает смелости и окликает старика:
— Сэр... — тот вскидывает голову; отчего-то Кэлу становится неуютно. — Вы можете... Скажите... — он запутывается в словах и в итоге, вздохнув, выпаливает: — Как вас зовут?
Старик фыркает.
— Ярнам меня зовут.
— Ярнам?... Старый Ярнам?... — переспрашивает Кэл, даже не пытаясь сдержать радость в голосе. — Вы постоянно бывали в Эшворте, когда я был маленьким! Вы всегда так много интересного рассказывали... Так вы — Сказитель, да? У меня столько вопросов...
— Сказитель, как же, — перебивает Ярнам; его голос сочится ядом. — Я больше не Сказитель, парень. Никто из вот этих вот, — он взмахивает картой и кидает ее на стол, — не Сказитель. Нет больше Сказителей, а любой, кто пытается убедить тебя в обратном — лжец. Или ты не знал, что человек остается Сказителем только до тех пор, пока странствует и собирает новые легенды? Стоит осесть, и ты становишься сборником сказок, который нужен только тогда, когда кто-то должен посидеть с детьми.
Ярнам сердито сплевывает на грязный пол.
— Н-но отец всегда говорил... — пытается возражать Кэл; ему кажется, что всё, во что он верит, летит в пропасть.
— Н-но! — передразнивает Ярнам. — Лиам его звали, да? Когда я в последний раз был в Эшворте, говорили, что он сгинул. Его поди ищешь, м? А с чего ты решил, что он жив? Может, он и вправду ушел к морю, как у вас шептались. Наверняка он сгнил где-нибудь там, на берегу, или вообще в лесу. Бесславная смерть, — насмешливо бросает он; Кэл едва сдерживается, чтобы не вцепиться в его горло, и лишь крепче сжимает кулаки под одеялом, не обращая внимания на ноющую боль во всем теле. Наверное, Ярнам это чувствует: он замолкает, затем снова начинает говорить, но уже не так ядовито, как раньше.
— Все мы, Сказители, были уверены, что мы несем людям истину и знания... Ха. Не будь я так ослеплен своей гордыней, не будь я так убежден в правильности того, что говорю... — вся злость внезапно исчезает из его голоса, уступая место печали, — ничего бы из этого не случилось. Этой... картины, и вообще вот это всего бы не было.
Он снова ненадолго замолкает. Кэл с трудом заставляет себя слушать; почему-то ему кажется, что сейчас будет сказано что-то действительно важное.
— Хах. Она сказала, мол, «Ты говоришь, что за изображениями сила. Так докажи мне. Нарисуй». И я, влюбленный в ведьму дурак, повелся. Эми была чертовски красива, я хорошо рисовал, — почему бы и нет, подумал я тогда, — Ярнам поднимает руку к повязке, легко касается ее и роняет ладонь на колени. — Я никак не мог закончить ее портрет. Все время было что-то не так. Я сутками от холста не отходил, пытаясь найти ошибку. Эта... неправильность грызла меня так сильно, что я выколол себе глаза, лишь бы не видеть картину, лишь бы больше не искать, что же не так, — он криво усмехается. — Не помогло.
Ярнам вздыхает и тяжело поднимается со стула.
— Я вряд ли смогу тебе сказать хоть что-то еще полезное. Переночуй сегодня здесь, но завтра, когда я сниму с тебя повязки, уходи.
Кэл не возражает. Внутри устало клокочет злость.***
Кэл уходит из Гримсби рано утром: ему не хочется проводить много времени рядом с Ярнамом после всего, что тот наговорил. Перед уходом бывший Сказитель, ворча, всунул в руки бумажку со списком городов и существ, о которых Лиам когда-либо его спрашивал, и поспешно захлопнул за ним дверь. На удивление, Кэлу, в общем-то, все равно.
На окраине города Кэл останавливается и прислушивается к сердцу. После случившегося все волнения о Фэлане кажутся лишь давним сном; они больше ему не мешают.
Кэл уверенно открывает карту. Кажется, он знает, куда идти.***
На следующую ночь в доме Ярнама вспыхивает пожар. К утру Гримсби сгорает дотла.
05.12.2016 в 02:08
Пишет feyra:флешмоб 2016: тур 5 | проза — бонусURL записи
Автор: Hisana Runryuu
Тур: тур 5, «Апокалипсисы»
Название: потому что все, что болело - уже не болит
Тема: несколько спойлерглобальные эпидемии (убивающие)
Вид работы: проза
Тип работы: ориджинал, драма
Размер: мини, 1487 слов
Примечания: Доп. челлендж - написать весь флешмоб в одной вселенной :"D Предыдущие части — читать дальшераз, два, три, четыре
На волне вышедшей демки-недемки по Мор (Утопия) не могла не включить немного метафоричности, философских разговоров и слома четвертой стены :"D
Сначала это должна была быть грустная сказка. Потом она стала доброй. А потом я перечитала эпиграф и поняла, что все зависит от того, как посмотреть.
Название и эпиграф — цитата из стихотворения Нины Александровой.
прикоснутьсяА потом спустя столько-то лет начинаешь снова писать
И не можешь — потому, что все, что болело — уже не болит,
Обо всем, о чем нужно, казалось тогда, непременно сказать
Сейчас
уже совсем необязательно говорить.
Кэл снова нарочито медленно переворачивает сумку вверх дном и пару раз сильно ее встряхивает. На дорогу падает сломанный гребень матери и несколько хлебных крошек. Кэл с некоторой надеждой наклоняет ее в другую сторону; в почву рядом с гребнем втыкается один из его облупившихся зубцов. Кэл тяжело вздыхает и начинает складывать обратно в сумку остатки своих пожитков. Закончив, он с тоской заглядывает внутрь; на секунду возникает желание еще разок все перепроверить, но Кэл тут же отметает его. От перекладывания вещей туда-сюда деньги и еда в сумке не появятся. Живот отзывается на эту мысль недовольным бурчанием.
Кэл одергивает себя. Он должен быть благодарен, что у него не украли вообще всё, хотя вполне могли, пока он спал.
Он разворачивает перед собой карту и находит ближайший город. Рядом с ним не стоит отметка Сказителей, но наверняка Кэл сможет найти там еду и возможность заработать.***
Уэйкфилд встречает его тишиной.
Улицы пусты и безлюдны; город будто вымер — никто даже не подходит к дверям, как бы сильно Кэл в них не стучал. Но дома выглядят ухоженными, и занавески на чистых окнах висят целыми, без следа желтизны и пыли.
— Нет, Уилл, — мягкий женский голос звучит слишком громко в обволакивающей тишине; Кэл вздрагивает, но быстро берет себя в руки и сворачивает на узкую улочку, из которой идет звук. — Больше тебе нельзя. Эта порция на неделю вперед, и раньше, чем через семь дней, я тебя здесь видеть не должна.
— Да ладно тебе, Эми, дай еще, ну что тебе стоит...
Кэл снова выходит на одну из главных улиц. Перед домом прямо напротив него тянется небольшая очередь, на обшарпанном крыльце стоит, скрестив руки на груди, женщина с густыми темно-русыми волосами, небрежно собранными в пучок. Ее губы сжаты в тонкую нитку, брови нахмурены.
— Я тебе не Эми, заруби себе на носу, — резко отвечает она, отворачиваясь от мужчины во главе очереди. Взгляд падает на замершего Кэла; ее выражение лица как-то неуловимо изменяется.
— Прошу прощения, но на этом я закрываюсь. Приходите завтра.
Кэл ожидает криков возмущения, но этого не происходит: люди просто тихо расходятся. Их лица ничего не выражают.
Женщина, подождав, пока последний человек скроется за углом, пальцем подманивает Кэла и заходит в дом. Тот следует за ней.
Он успевает только поразиться тому, как сильно этот дом похож на его собственный, как женщина оборачивается к нему.
— Добро пожаловать в Уэйкфилд. Меня зовут Амелия, можно Лия, но никак иначе. Я ведьма, предупреждаю сразу, чтобы потом не пугался, вреда не причиню, торгую отварами и настоями. Можешь на первое время остановиться у меня, пока не найдешь себе постоянное жилье.
Ее голос звучит так, будто она читает давно заученный текст, в чем-то знакомых сине-зеленых глазах плещется пустота. Кэл не сразу находится с ответом.
— Простите, но... Мне только нужно немного еды, — про деньги Кэл решает пока умолчать. — Понимаете, я путешествую... Я шел из Гримсби, но по дороге...
— Гримсби? — перебивает Лия; на какой-то момент ее глаза зажигаются интересом, но тут же потухают. — Там Ярнам живет еще, не знаешь? Ну, Сказитель ихний.
В голове Кэла вспыхивает странная догадка.
— Это ваш портрет он хотел нарисовать?
— Что, так и не нарисовал? Неудивительно, — Лия фыркает. — Все бахвалился своим Сказительством, носился с ним как с писаной торбой, а как до дела дошло, так на попятную?..
— Он нарисовал.
Что-то в его голосе заставляет Лию замолчать на полуслове; почему-то только сейчас Кэл понимает, какую тяжесть он носит на сердце после встречи с Ярнамом — с картиной. Ему хочется снять с себя этот груз, рассказать, выговориться, погрузить Лию в тот водоворот чувств, бушующий от воспоминаний — во всё это отчаяние, тоску, безумную надежду, ужас и страх...
Он не находит слов.
— Наверное... — голос у Лии неожиданно сиплый; она прокашливается, прежде чем продолжить, — наверное, ты проголодался, — живот Кэла бурчит неожиданно громко, и на лице Лии появляется ломкая улыбка. — Сейчас чего-нибудь придумаю. Присаживайся.
Она отворачивается к камину — дрова в нем сразу вспыхивают и начинают тихо потрескивать — и наклоняется над висящим над огнем котелком. Кэл нашаривает табурет рядом с маленьким столиком, явно не рассчитанным на гостей, и садится; повисшая в воздухе тишина кажется больной, почти мертвой, и тревожить ее так же неприятно и страшно.
— Спрашивай уже, что собрался, — вдруг говорит Лия, не оборачиваясь; Кэл ошеломленно молчит. — Чуется, что спросить чего хочешь, тут даже ведьмой быть не надо.
Какое-то время Кэл пытается привести свои мысли в порядок, выбрать, что сказать и как сказать, — ведь он все-таки разговаривает с ведьмой.
В конце концов он сдается.
— Почему на улицах нет людей? Почему никто не открывал мне двери? Что такого случилось с городом?
Помолчав, Лия отвечает. Голос ее звучит обыденно, даже скучающе, будто она рассказывает о погоде.
— У нас эпидемия.
Сердце Кэла пропускает удар. Эпидемия. Эпидемия...
Он не жилец.
И уходить тоже нельзя — какой бы ни была эта зараза, ее нельзя переносить куда-либо еще.
Он умрет. И умрет вдали от дома, просто потому, что у него украли еду и он, идиот, решил найти ее здесь.
Кэла захлестывает удушливый страх, и он судорожно сжимает кулаки, пытаясь унять дрожь.
— Сколько? — его голос звучит на удивление ровно. Лия по-прежнему стоит к нему спиной; вода в котелке уже давно закипела.
— Кто как. Кто-то умирает сразу, в тот же день, кто-то — нет.
— А... быстро?
— Нет. Очень, очень долго.
— И... всё еще нет лекарства?
— Нет. Всё, что ты можешь сделать — это ненадолго облегчить болезнь. Но она всегда возвращается.
Страх буквально сжимает горло, и Кэл едва слышно выдавливает:
— Что это за болезнь такая?
Когда Лия, помолчав, отвечает, ее голос странно глух, лишен интонаций.
— Апатия.
Сначала Кэл ошеломленно молчит, затем начинает тихо, прерывисто смеяться. На душе становится легче, и внутри будто развязывается тугой узел. Апатия? Она с ума сошла. Никакая это не болезнь! От такого не умирают!
— А с чего ты это взял, мальчик?
Лия наконец поворачивается к нему; огонь в камине тут же потухает. Выражение ее лица заставляет Кэла замолкнуть.
— В этот город просто так не приходят. Здесь полно людей, которые потеряли цель в жизни, которые разочаровались с себе, в близких, в том, что делают, в своих ценностях — в чем угодно. Ты здесь тоже не просто так оказался.
— Я лишь хотел попросить еды...
— Ложь, — отрезает Лия. — Первая высказанная причина — всегда лишь повод, она ненастоящая, даже если кажется весомой. Подумай-ка: как давно тебе хотелось есть? Или почитать, если ты это умеешь? Или рисовать?
Кэл невольно задумывается. Он так хотел найти море, что его не заботило ничто другое. Когда он в последний раз ел? Спал ли, пока шел до Гримсби?
Он не может вспомнить.
— Представь, что ты достиг той цели, за которой гонишься. А что потом?
Кэл молчит. У него нет ответа на этот вопрос.
— А может быть, ты давно потерял след. Откуда тебе знать, что ты идешь не за пустым эхом?
Кэл утыкает взгляд в свои изношенные ботинки. Он не может выдавить ни звука.
Лия присаживается за стол напротив него и невесело улыбается.
— Убивает, правда?
Кэл не отвечает.
Спустя какое-то время он поднимает голову.
— А что насчет вас? — хрипло говорит он. — Что вас сюда привело?
Кэл успевает заметить брошенный в сторону взгляд и оказывается у кресла на секунду раньше Лии, первым схватив лежащий на нем предмет.
Им оказывается книга — точнее, черновик книги. Кэл быстро пролистывает ее — большая часть текста оказывается зачеркнутой. Он бросает взгляд на обложку.
— Третий том "Сказок Эми"? Я думал, на втором томе все закончилось...
— Как видишь, так оно и есть, — выпаливает Лия, выхватывая черновик из его рук. — Давно надо было сжечь это к Зверю...
— Но... В детстве мы зачитывались вашими сказками! Будет большой потерей для всех детей, если вы не допишите...
— Не будет, мальчик, поверь. И нечего тут мне всякое на уши вешать, мол, так оно вам сильно нравилось. Я никогда не писала ничего стоящего, никогда в моей писанине не было какого-то глубокого смысла, или души, или еще чего такого, из-за чего можно было бы ее любить. А это, — она взмахивает черновиком, — вообще марание бумаги. Всё не то, перечитываю — вроде хорошо, да только ничего за душу не трогает. Год за годом переписывала, раз за разом... Всю себя в пустоту излила, ничего уже не осталось...
— Не надо так говорить, — тихо произносит Кэл. — Знаете, в детстве у меня мало чего было хорошего, но ваши сборники сказок — одни из таких вещей. Не наговаривайте на себя и свои книги.
Лия отворачивается к тут же вспыхнувшему снова камину, кладет книгу на стол и начинает нарезать овощи, время от времени скидывая нарезанное в котелок. Куски получаются неровные, с рваными краями и разного размера.
— Что, говоришь, еда тебе нужна? — не отрываясь от работы, спрашивает Лия. — Вот доделаю скоро, и можешь забирать и выметаться из города. Не надо тебе к нам пока что.
— Вы не будете сжигать книгу?
— Не твоего ума дело, мальчик. Ты меня слышал.***
Вечером, спустя несколько часов после ухода Кэла, Эми зажигает свечу на своем маленьком, не рассчитанном на гостей столике и начинает задумчиво перелистывать страницы. Остановившись на первом чистом листе, она садится и достает из неприметного ящика стола чернила и истрепанное перо.
Затем Эми поворачивается и смотрит прямо на тебя.
— Ну, чего ты ждешь? Твой мальчик давно ушел. Беги за ним, не мешай людям работать.
Ты поспешно уходишь, с трудом сдерживая улыбку.
@темы: По воскресеньям я пишу отличные песни! (с), Ориджинал
-
-
20.12.2016 в 23:34-
-
21.12.2016 в 05:43