Безумства нужно совершать - но крайне осторожно || Механический будильник, отстающий на пятьсот веков
потихоньку, по одному игровому дню, по четыре реальных часа прохожу неремейк Мора
буду складывать сюда зарисовки впечатлений, ибо хочется и чтобы не терялись
в ночь на 4-ый деньв ночь на 4-ый день
вот сидят ночью на 4-ый день Лара и Ко, ждут Бураха. вот он наконец где-то с болот показывается, топит на всех парах к ним...
и вдруг сворачивает, пробегает пару метров и, остановившись, нагибается к траве. и еще раз. и еще раз.
в итоге Бурах подходит к ним спустя минут 20 наворачиванию кругов неподалеку и с огромнейшей охапкой твири в руках. извиняется, устраивается на лежанке, кладет стопку рядом и начинает перебирать - стебелек бурой твири к бурой, черную - к черной...
Гриф морщит нос и отворачивается, поглядывает на Склады. Рубин взгляда от земли не поднимает - все еще зол, а к запаху твири притерпелся за время ученичества.
а Лара улыбается уголком рта. потому что вид Бураха, сосредоточенно перебирающего твирь, какой-то удивительно привычный и успокаивающий.
ей вдруг становится легче.
день третий, ноткин, хандень третий, ноткин, хан
Хан долго, минут пять, молчал; Ноткин начал нервничать — что ж у него за просьба-то такая, что и сказать сразу нельзя?! — но храбрился. Все же он пришел в стан врага, да еще и Псов, — а им страх показывать попросту нельзя.
Дальше Агатовой Ямы пройти ему не дали. Даже странно, что ему в принципе позволили подняться к самому входу в Многогранник — наверное, чтобы помучить лишний раз его ногу на всех этих лестницах. А еще ведь спускаться...
Если ему позволят, конечно.
— Лучше будет встретиться на нейтральной территории и обсудить детали там, — наконец тихо сказал Хан, не меняя своей задумчивой позы и глядя куда-то в сторону. Ноткин недоуменно вскинул бровь.
— Нейтральной? Это какой-такой?
— Это той, на которой ни у кого из нас нет влияния, — тон у Хана стал раздраженным и немного снисходительным — как всегда, когда он пояснял очевиднейшие, с его точки зрения, вещи, — и Ноткин немедленно вспылил. Его всегда бесила эта Ханова манера.
— А здесь ты свою просьбу сказать не можешь, что ли?
— Могу. Коротко: нужна помощь, потому что, — Хан поколебался, явно подбирая слова, — Город близ Боен твоим людям известен лучше моих.
И прежде, чем Ноткин торжествующе улыбнулся, Хан выпрямился, обезоруживающе посмотрел прямо ему в глаза и добавил:
— И потом, это моя просьба, и мне за ее выполнением и следить. А как еще лучше всего это делать, если не самостоятельно?
Гордый-то какой, хоспади.
Ноткин фыркнул и согласно кивнул. Губы сами растянулись в азартную улыбку.
Ни капли не изменился.
Парадокс кучи. Ориентировочно день третий-пятыйПарадокс кучи. Ориентировочно день третий-пятый
Вечер опять не задался. В "Омут" прибежал мальчишка-посыльный, и Бурах снова кинул Даниилу ускользающую улыбку-извинение и со словами "Уклад зовет, ойнон" ушел лечить очередного Червя, мясника или кого-то там еще. А Даниил сидел в опустевшем доме, сверлил взглядом полупустую пробирку с раствором и думал.
Уклад. Многоликое, многорукое существо — народ, самобытный народ, сохранивший свою культуру и традиции. Судя по тому, что успел рассказать Бурах, Уклад — суть та же толпа, единая в своем мнении, никогда не сомневающаяся, во многом — ничем не лучше быков, которых они пасут и забивают.
Толпа. Масса. Серая, одинаковая, ничем не примечательная, застрявшая во времени, умирающая.
И Бурах. Человек Уклада, местный хирург — менху, как они его тут зовут. Но уж вот кого ни за что не потеряешь из виду в этой одноликой и одноголосой толпе.
И все же — ее часть.
Даниил слышал, как степняки говорили о Бурахе. Не просто как о лекаре — как о спасителе, не иначе. Будто один своим решением он может спасти их народ от вырождения.
И все же он — ее часть.
Если удалять из кучи в тысячу зерен по одному зернышку, в какой момент она перестанет быть кучей? В какой момент Бурах перестанет быть человеком Уклада и станет — самим собой со своими, ненавязанными извне решениями?
Даниил усмехнулся в пустоту и приложился в бутылке твирина. Кто бы говорил про такое.
За окном сгущалась ночная темнота.
внезапный вечер пятого днявнезапный вечер пятого дня
Даниил, задыхаясь, захлопнул за собой двустворчатую дверь, отсекая пропахший гарью тяжелый воздух. Затем, не дав себе передохнуть, бросил взгляд на часы у входа и поспешно спустился вниз по узкой черной лестнице. Местами у нее не было перил, и Даниил старался держаться противоположной стороны. Глаза слипались, несмотря на выпитый ранее кофе, ровные линии ступеней теряли четкие очертания. Его пошатывало.
В кабаке Стаматина было на удивление безлюдно. Несмотря на довольно поздний час, множество мест пустовало, и Даниил вдруг почувствовал себя странно уязвимым, слишком на виду, слишком чужим в этом угрюмом, темном помещении, посреди маленьких круглых столиков и незанятых стульев. Он шагнул было к дивану у стены, с которого был отличный обзор на лестничную клетку, но передумал — это место уже занял Андрей, раскинув на нем руки, как сторожевая птица — крылья, и теперь исподлобья глядел на него тяжелым ястребиным взглядом.
С Андреем разговаривать не хотелось.
Да и в принципе разговаривать не хотелось. Хотелось посидеть одному, в сравнительной тишине, и подумать. Привести мысли в порядок. По крайней мере, попытаться.
Даниил сел за столик спиной к закрытому пианино и к основной части зала, сбросил наконец с плеч тяжелую драпировку и содрал с лица тряпичную маску — малополезные, но хоть какие-то методы защиты от чумы. Перед ним уже появились бутыль местной травяной настойки и наполненная до краев стопка. Даниил поблагодарил кивком и, сложив «спецодежду» и саквояж на второй стул, невидяще уставился на уголок бара, постукивая пальцами по столешнице. Периферическим зрением он увидел, как слегка расслабились плечи Андрея, а бармен методично завозился за стойкой.
Научный подход никогда его не подводил. Когда столько лет занимаешься одним и тем же, можно легко вычленить основные этапы и действовать по плану, алгоритму, потому что зачастую этого достаточно.
Когда перед Даниилом поставили задачу найти лекарство для этого безымянного городка, он подумал, что имеет дело лишь с чем-то вроде мутации старых штаммов, а беспокоятся местные исключительно из-за незнания и отсутствия хорошего оборудования. Затем он узнал и понял, что беспокоятся они не зря — когда услышал низкий гул набата, от которого будто что-то внутри смялось комом и перекрыло трахею, не давая дышать. Но окончательно Даниил осознал это лишь час назад — пока рассматривал в микроскоп образцы крови зараженных из Театра. Пару склянок с кровью оставил там Бурах, когда после третьего перекладывания вещей в его карманах все равно не нашлось для них места, а Даниил посчитал это хорошей возможностью обойти местный запрет на вскрытие тел и незаметно забрал кровь домой. И затем смотрел в линзу микроскопа, как за считанные минуты штамм мутирует в другой, а затем — в третий. Пипетка с набранным в нее реактивом так и осталась в стороне, забытая и ненужная теперь. Потому что выявлять штамм не имело смысла. Более того, едва было возможным.
И как с таким оборотнем бороться, спрашивается?..
Внутренности вновь, как и час назад, стиснула ледяная рука, и Даниил поспешно влил в себя стопку настойки. Горло продрало изнутри, горячая волна прокатилась до желудка, и мерзлота внутри ненадолго, но отступила.
Культуру микроба ослабить все же удалось. Здесь, конечно, далеко не Столица, да и вообще ужасные условия для работы, но все же ему удалось. Ослабить — но не удержать. Тем более — не изгнать. Всегда была вероятность резкого ухудшения состояния. У смерти всегда был шанс выиграть.
Даниил выпил еще стопку, ощущая, как алкоголь прожег внутренности, а в груди сдавило — но на сей раз от неожиданно вспыхнувшей ярости. У Смерти всегда был шанс выиграть — просто потому, что человечество — пока что — не додумалось дописать правила этой игры. Победа над Песчанкой станет первым шагом к окончательной победе над Смертью, станет первым дописанным правилом. И нет ничего удивительного, что Песчанка, как и Смерть, не хотела исчезать под воздействием привычных, стандартных научных методов. Даниил усмехнулся, наливая себе еще стопку. Нет, правда, а чего он хотел? Излишняя самоуверенность когда-нибудь растопчет его репутацию, если не сведет в могилу, это точно.
Здесь нужен был нестандартный подход.
К счастью, в этом сумасшедшем городе у него был и необычный союзник.
Наверху заскрипела дверь, по лестницам прогрохотали тяжелые шаги, помедлили в самом низу — плечи Андрея вновь видимо напряглись — и затем уверенно направились к нему. Даниил повернулся на стуле.
— Бурах, — поприветствовал он легким кивком. Тот кивнул в ответ, ничем не выказав удивление от встречи в столь неожиданном месте. Даниил прищурился и подался вперед. В голове на мгновение зашумело от резкого движения. — Нужно кое-что обсудить насчет сыворотки.
Глаза больше не слипались, в крови закипел азарт. Бурах, подтащивший стул от соседнего стола, тоже выглядел так, будто не мог усидеть на месте — но вовсе не потому, что его где-то ждали дела. У него явно были новости, которые он хотел обсудить.
Они смогут.
У них получится.
Нужно только время.
Через полтора дня приехал инквизитор.
Времени не осталось.
буду складывать сюда зарисовки впечатлений, ибо хочется и чтобы не терялись
в ночь на 4-ый деньв ночь на 4-ый день
вот сидят ночью на 4-ый день Лара и Ко, ждут Бураха. вот он наконец где-то с болот показывается, топит на всех парах к ним...
и вдруг сворачивает, пробегает пару метров и, остановившись, нагибается к траве. и еще раз. и еще раз.
в итоге Бурах подходит к ним спустя минут 20 наворачиванию кругов неподалеку и с огромнейшей охапкой твири в руках. извиняется, устраивается на лежанке, кладет стопку рядом и начинает перебирать - стебелек бурой твири к бурой, черную - к черной...
Гриф морщит нос и отворачивается, поглядывает на Склады. Рубин взгляда от земли не поднимает - все еще зол, а к запаху твири притерпелся за время ученичества.
а Лара улыбается уголком рта. потому что вид Бураха, сосредоточенно перебирающего твирь, какой-то удивительно привычный и успокаивающий.
ей вдруг становится легче.
день третий, ноткин, хандень третий, ноткин, хан
Хан долго, минут пять, молчал; Ноткин начал нервничать — что ж у него за просьба-то такая, что и сказать сразу нельзя?! — но храбрился. Все же он пришел в стан врага, да еще и Псов, — а им страх показывать попросту нельзя.
Дальше Агатовой Ямы пройти ему не дали. Даже странно, что ему в принципе позволили подняться к самому входу в Многогранник — наверное, чтобы помучить лишний раз его ногу на всех этих лестницах. А еще ведь спускаться...
Если ему позволят, конечно.
— Лучше будет встретиться на нейтральной территории и обсудить детали там, — наконец тихо сказал Хан, не меняя своей задумчивой позы и глядя куда-то в сторону. Ноткин недоуменно вскинул бровь.
— Нейтральной? Это какой-такой?
— Это той, на которой ни у кого из нас нет влияния, — тон у Хана стал раздраженным и немного снисходительным — как всегда, когда он пояснял очевиднейшие, с его точки зрения, вещи, — и Ноткин немедленно вспылил. Его всегда бесила эта Ханова манера.
— А здесь ты свою просьбу сказать не можешь, что ли?
— Могу. Коротко: нужна помощь, потому что, — Хан поколебался, явно подбирая слова, — Город близ Боен твоим людям известен лучше моих.
И прежде, чем Ноткин торжествующе улыбнулся, Хан выпрямился, обезоруживающе посмотрел прямо ему в глаза и добавил:
— И потом, это моя просьба, и мне за ее выполнением и следить. А как еще лучше всего это делать, если не самостоятельно?
Гордый-то какой, хоспади.
Ноткин фыркнул и согласно кивнул. Губы сами растянулись в азартную улыбку.
Ни капли не изменился.
Парадокс кучи. Ориентировочно день третий-пятыйПарадокс кучи. Ориентировочно день третий-пятый
Вечер опять не задался. В "Омут" прибежал мальчишка-посыльный, и Бурах снова кинул Даниилу ускользающую улыбку-извинение и со словами "Уклад зовет, ойнон" ушел лечить очередного Червя, мясника или кого-то там еще. А Даниил сидел в опустевшем доме, сверлил взглядом полупустую пробирку с раствором и думал.
Уклад. Многоликое, многорукое существо — народ, самобытный народ, сохранивший свою культуру и традиции. Судя по тому, что успел рассказать Бурах, Уклад — суть та же толпа, единая в своем мнении, никогда не сомневающаяся, во многом — ничем не лучше быков, которых они пасут и забивают.
Толпа. Масса. Серая, одинаковая, ничем не примечательная, застрявшая во времени, умирающая.
И Бурах. Человек Уклада, местный хирург — менху, как они его тут зовут. Но уж вот кого ни за что не потеряешь из виду в этой одноликой и одноголосой толпе.
И все же — ее часть.
Даниил слышал, как степняки говорили о Бурахе. Не просто как о лекаре — как о спасителе, не иначе. Будто один своим решением он может спасти их народ от вырождения.
И все же он — ее часть.
Если удалять из кучи в тысячу зерен по одному зернышку, в какой момент она перестанет быть кучей? В какой момент Бурах перестанет быть человеком Уклада и станет — самим собой со своими, ненавязанными извне решениями?
Даниил усмехнулся в пустоту и приложился в бутылке твирина. Кто бы говорил про такое.
За окном сгущалась ночная темнота.
внезапный вечер пятого днявнезапный вечер пятого дня
Даниил, задыхаясь, захлопнул за собой двустворчатую дверь, отсекая пропахший гарью тяжелый воздух. Затем, не дав себе передохнуть, бросил взгляд на часы у входа и поспешно спустился вниз по узкой черной лестнице. Местами у нее не было перил, и Даниил старался держаться противоположной стороны. Глаза слипались, несмотря на выпитый ранее кофе, ровные линии ступеней теряли четкие очертания. Его пошатывало.
В кабаке Стаматина было на удивление безлюдно. Несмотря на довольно поздний час, множество мест пустовало, и Даниил вдруг почувствовал себя странно уязвимым, слишком на виду, слишком чужим в этом угрюмом, темном помещении, посреди маленьких круглых столиков и незанятых стульев. Он шагнул было к дивану у стены, с которого был отличный обзор на лестничную клетку, но передумал — это место уже занял Андрей, раскинув на нем руки, как сторожевая птица — крылья, и теперь исподлобья глядел на него тяжелым ястребиным взглядом.
С Андреем разговаривать не хотелось.
Да и в принципе разговаривать не хотелось. Хотелось посидеть одному, в сравнительной тишине, и подумать. Привести мысли в порядок. По крайней мере, попытаться.
Даниил сел за столик спиной к закрытому пианино и к основной части зала, сбросил наконец с плеч тяжелую драпировку и содрал с лица тряпичную маску — малополезные, но хоть какие-то методы защиты от чумы. Перед ним уже появились бутыль местной травяной настойки и наполненная до краев стопка. Даниил поблагодарил кивком и, сложив «спецодежду» и саквояж на второй стул, невидяще уставился на уголок бара, постукивая пальцами по столешнице. Периферическим зрением он увидел, как слегка расслабились плечи Андрея, а бармен методично завозился за стойкой.
Научный подход никогда его не подводил. Когда столько лет занимаешься одним и тем же, можно легко вычленить основные этапы и действовать по плану, алгоритму, потому что зачастую этого достаточно.
Когда перед Даниилом поставили задачу найти лекарство для этого безымянного городка, он подумал, что имеет дело лишь с чем-то вроде мутации старых штаммов, а беспокоятся местные исключительно из-за незнания и отсутствия хорошего оборудования. Затем он узнал и понял, что беспокоятся они не зря — когда услышал низкий гул набата, от которого будто что-то внутри смялось комом и перекрыло трахею, не давая дышать. Но окончательно Даниил осознал это лишь час назад — пока рассматривал в микроскоп образцы крови зараженных из Театра. Пару склянок с кровью оставил там Бурах, когда после третьего перекладывания вещей в его карманах все равно не нашлось для них места, а Даниил посчитал это хорошей возможностью обойти местный запрет на вскрытие тел и незаметно забрал кровь домой. И затем смотрел в линзу микроскопа, как за считанные минуты штамм мутирует в другой, а затем — в третий. Пипетка с набранным в нее реактивом так и осталась в стороне, забытая и ненужная теперь. Потому что выявлять штамм не имело смысла. Более того, едва было возможным.
И как с таким оборотнем бороться, спрашивается?..
Внутренности вновь, как и час назад, стиснула ледяная рука, и Даниил поспешно влил в себя стопку настойки. Горло продрало изнутри, горячая волна прокатилась до желудка, и мерзлота внутри ненадолго, но отступила.
Культуру микроба ослабить все же удалось. Здесь, конечно, далеко не Столица, да и вообще ужасные условия для работы, но все же ему удалось. Ослабить — но не удержать. Тем более — не изгнать. Всегда была вероятность резкого ухудшения состояния. У смерти всегда был шанс выиграть.
Даниил выпил еще стопку, ощущая, как алкоголь прожег внутренности, а в груди сдавило — но на сей раз от неожиданно вспыхнувшей ярости. У Смерти всегда был шанс выиграть — просто потому, что человечество — пока что — не додумалось дописать правила этой игры. Победа над Песчанкой станет первым шагом к окончательной победе над Смертью, станет первым дописанным правилом. И нет ничего удивительного, что Песчанка, как и Смерть, не хотела исчезать под воздействием привычных, стандартных научных методов. Даниил усмехнулся, наливая себе еще стопку. Нет, правда, а чего он хотел? Излишняя самоуверенность когда-нибудь растопчет его репутацию, если не сведет в могилу, это точно.
Здесь нужен был нестандартный подход.
К счастью, в этом сумасшедшем городе у него был и необычный союзник.
Наверху заскрипела дверь, по лестницам прогрохотали тяжелые шаги, помедлили в самом низу — плечи Андрея вновь видимо напряглись — и затем уверенно направились к нему. Даниил повернулся на стуле.
— Бурах, — поприветствовал он легким кивком. Тот кивнул в ответ, ничем не выказав удивление от встречи в столь неожиданном месте. Даниил прищурился и подался вперед. В голове на мгновение зашумело от резкого движения. — Нужно кое-что обсудить насчет сыворотки.
Глаза больше не слипались, в крови закипел азарт. Бурах, подтащивший стул от соседнего стола, тоже выглядел так, будто не мог усидеть на месте — но вовсе не потому, что его где-то ждали дела. У него явно были новости, которые он хотел обсудить.
Они смогут.
У них получится.
Нужно только время.
Через полтора дня приехал инквизитор.
Времени не осталось.
@темы: Игроманское, I saw a dream, but never sleep, По воскресеньям я пишу отличные песни! (с), Я Город инсталляцией украшу (с), Тексты/Фики, Настроенческое