[Hisana Runryuu]

ну и наконец - последняя часть ориджа.

это текст, который должен был быть написан еще лет 5-6 назад
я из него уже выросла, но оставлять свой первый и такой большой оридж (последняя часть вышла на 2235 слов, а весь текст - почти на 14к слов) без концовки мне было не ок, пусть он кроме меня и никому не нужен
по нему прямо видно, какой он эпизодический, не продуманный толком дальше текущей главы. я и не планировала, что драбблец про море вырастет... вот в это. но я рада, что вырос хд
еще по нему очень видно, что писала я его сразу после кроссовера Дисха и Бладборна - тот же тон, время, ритм - тягучий такой, медленный. сохранять его дальше было тяжело.
но! флэшмоб давал очень большую пищу для воображения со своими заданиями - как встраивать задание во вселенную? какую мини-историю закрутить? я думаю, что вполне неплохо справилась для первого крупного текста. некоторыми историями я очень даже горжусь. и, даже несмотря на эпизодичность, у меня кайнда все равно получилось сделать хоть какую-то динамику основного сюжета (хотя, признаю, персонажи все равно местами ведут себя слишком податливо)

настало время прощаться. я буду помнить тебя.


В предыдущих сериях: часть 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9

Название: вот дверь, у которой мне нужно оставить оружие
Автор: Hisana Runryuu
Бета: нет
Тема: уже неважно
Размер: мини, 2235 слов
Пейринг/Персонажи: Кэл, Грегори, гиппокампус, остальные упоминаются
Примечание: Первое стихотворение авторства hero_in (hero-in.livejournal.com/161555.html), второе - Дана Сидерос

Вот дверь, у которой мне нужно оставить оружие - сбросить наряд из павлиньих перьев, стянуть с пальца перстень с безвкусным ядом, сплюнуть мёд с языка. Из-под ног уходит земля; марионетка, сбегая из театра, не знает, как быстро устают тряпичные ноги, как подтачивает силы привычка чувствовать, как трескается от мыслей гипсовый лоб. Я оставляю у двери золочёную алчность, свечу уныния, камень гнева; горячку блуда, венок гордыни, дурно пахнущий цветок зависти; чревоугодие - толстые сладкие ломти. Всё это теперь не моё. За дверью я получу то, что хотела: зрачки из чёрного обсидиана, прячущие в себе смерть, и литое стальное горло. Я зажимаю подмышкой словарь, горе больше не сводит мне брови; здесь столько работы, что не до трагедий. Внимательный страж провожает меня поклоном.

Грегори резко останавливается прямо перед ним, и Кэл вскидывает от дороги взгляд.

В нескольких десятках футах от них виднеются здания Столицы, пустые, все из стекла и металла, а их, поблескивая на закатном свете, обступает вода. Где-то сверкают острые сколы разбитых дверей и окон, где-то тускнеют обступившие стены робкие травинки камыша. Здания плотным частоколом выныривают из воды, обнимающей их всего на десяток дюймов над землей, но от этого зрелища Кэла охватывает ощущение невероятной неправильности — будто все, что он знал об этом мире, только что кто-то резко и грубо перечеркнул.

Он делает шаг назад — гравий громко шуршит под его ногами, — тянет за собой Грегори. Тот не сразу поддается, будто вросший в землю; Кэл, почти отчаявшись, дергает его сильнее, и Грегори вздрагивает, выдыхает судорожно и наконец отворачивается от города.

— Уходим, — чужим голосом говорит он, не глядя на Кэла. — Людям здесь не место.



— Что дальше?

Грегори молчит, потирая шею и уткнувшись взглядом в землю. Закатное солнце жарит немилосердно, дорога плывет из-за горячего воздуха, а в траве оглушающе трещат цикады. Кэл пытается не вспоминать о прохладе водоема на месте Столицы, который скрылся за холмом лишь несколько мгновений назад. Но образ все навязчивее маячит перед внутренним взором, пока вокруг, кажется, становится все жарче.

— Ладно, — говорит наконец Грегори и, достав какой-то свиток из поясной сумки, разворачивает его на всю длину. Кэл заглядывает в него и не сдерживает удивленный возглас.

— Это же моя карта Сказителей! Откуда она у вас?

— Ты ее на столе в трактире забыл, — небрежно отвечает Греггори. Так небрежно, что никаких иллюзий насчет правдивости этих слов не возникает.

Кэл задавливает в себе червячок гнева и пробегает по карте взглядом — сначала уставшим, но затем — чем больше глаз цеплялся за новые детали, — все более пораженным.

Это не совсем та карта, какую Кэл получил когда-то от Сказителя Фэлана.

Моря на нынешней стали больше, крупнее — какие-то города оказались на самой их границе, хотя все строились в большом отдалении. Море под названием Океан, расплывшееся в низу карты, теперь занимает почти треть всего пространства. Крупная черная точка с крупной подписью "СТОЛИЦА" чернеет в его глубине.

Кэл поспешно бросает взгляд на север и с облегчением вздыхает. Его родной город, Эшворт, пусть и стоит рядом с морем, пока еще далек от участи Столицы. Против воли взгляд ползет к Уэйкфилду — которому в любом случае ничего бы не грозило — и затем останавливается на Гримсби. Название города перечеркнуто двумя жирными нервными линиями, точка отдельно закрашена быстрым росчерком, и значок Сказителя — перечеркнутая "С" — исчез.

Значок. Исчез. Будто его вообще там не было. Как сейчас нет и Гримсби.

Кэл поспешно находит на карте Рэвенглас. В самом городе не было Сказителей, но один был в городе на противоположном от Рэвенгласа берегу моря — Труро.

Труро, как и Рэвенглас, оказался в черте расширившегося моря. Значка Сказителей рядом с ним тоже не стало.

— Что-то понял? — Кэл вздрагивает и поднимает глаза на Греггори. Тот явно наблюдает за ним уже какое-то время, и ухмылка на его лице медленно становится шире.

Кэл украдкой бросает еще один взгляд на карту и немного хмурится. Стоит ли рассказывать?..

— Ты все еще на меня работаешь вообще-то, должничок, — с ленцой тянет Греггори, наклоняясь ближе к Кэлу. В ехидных зеленых глазах пляшут осколки льда.

Кэл колеблется еще секунду.

— Сказители, — наконец роняет он. Все равно Грегори наверняка уже заметил. — Их метки начали пропадать с карты.

Кэл указывает на Труро. Ему не очень хочется упоминать Гримсби.

Грегори сосредоточенно рассматривает точку города, иногда бросая взгляд от карты в сторону, на дорогу, за которой прячется разлившийся Океан. Кэл ждет.

— Солнце почти зашло, — наконец говорит Грегори, вновь скатывая карту. По его лицу ничего нельзя прочесть. — Заночуем в лесу, а утром... — он делает паузу и стреляет еще один взгляд на дорогу, — утром пойдем к Лие, в Уэйкфилд. Нужно обговорить происходящее с кем-то, способным к критическому мышлению.

Его взгляд острым ножом проскальзывает мимо Кэла, когда Грегори начинает уверенно идти к лесному пологу. Больше на Кэла Грегори не смотрит, и всю дорогу до момента, как он объявляет привал, Кэл пытается не задохнуться от удушающего чувства обиды.

Он тоже чего-то добился. Он тоже прошел огромный путь до этой точки.

Как Грегори смеет вот так сбрасывать его со счетов.

Кэл скидывает с себя рюкзак и быстро отходит в сторону — собрать ветки для костра и скрыть просачивающуюся злость. Не получается ни то, ни другое — ветки слишком сырые, а злость — еще и на погоду — начинает бурлить в нем, как в котле. "Способным к критическому мышлению". А Кэл, значит, не способен?! Он, значит, вообще ничем не помог за все это время?! "Должничок". Его долг покрыт и перекрыт уже давно, он просто слишком мягок, чтобы злиться и ругаться в открытую, придурок, и потому им так удобно пользоваться всяким зеленоглазым рыжим чертям...

Кэл вдруг замирает. За ним кто-то следит.

Смотрит внимательно, даже пристально, но не враждебно, изучающе.

Кэл медленно поднимает голову и натыкается на взгляд огромных, смутно знакомых молочно-белых глаз. Деревья прячут в вечерних тенях туловище существа, ничего толком не разглядеть, но Кэл никак не может отбросить мысль о том, что он все равно ничего не увидит.

В быстро наступающих сумерках глаза все больше напоминают две небольшие луны, и вдруг Кэла прошибает осознание. Когда-то он уже искал эти глаза в совершенно другом лесу, когда-то он надеялся, что их обладатель расскажет ему о море больше, чем мог знать человек, когда-то он уже встречался с ними взглядом.

Это Зверь.

Рядом с ним стоит Зверь.

— Пацан! Чего застрял?

Кэл вздрагивает от слишком громкого голоса Грегори и, потеряв равновесие, падает на прелую листву. Когда он вновь вскидывает взгляд, деревья встречают его лишь темнотой. Поискав глазами в ветвях еще немного, Кэл разочарованно вздыхает и поднимается на ноги. Что там Грегори от него хотел?..

"Он помешал", — вдруг говорит в нем какой-то новый, холодный голос, на секунду оглушает его, дезориентирует, а затем гнев на Грегори вспыхивает вновь, обжигая изнутри. Поддавшись порыву, Кэл торопится назад, к лагерю.

— А что ты сам думаешь о всей этой ситуации? — резко спрашивает он, бесцеремонно скидывая веточки на уже образовавшуюся кучу дров. Злость жжет его изнутри, и все мысли, которые так часто звенели в его голове, сами рвутся изо рта, подпитываясь этим жаром.

Грегори не обращает на него внимания, по-прежнему возясь с огнивом.

Кэл скрещивает руки на груди.

— Зачем ты меня тогда звал, если потом игнорируешь?

Грегори подчеркнуто непринужденно пожимает плечами, но Кэл успевает заметить то, насколько напряженным выходит это движение.

— Ну, знаешь ли, мало того, что в Столицу нам не попасть, так еще и ты вдруг решаешь в лесу залипнуть. Хотя бы ты не доставляй неприятностей и будь паинькой, ладненько?

— И послушно пойти назад? — Кэл прищуривается. — Ну уж нет. Мы шли сюда не для того, чтобы потом повернуть обратно. Так что давай прямо здесь и сейчас обсудим происходящее, а не сразу же начнем бежать, поджав под себя хвосты.

— Знаешь, парень, я за всю свою жизнь столько жути про моря наслушался и насмотрелся, что самое нормальное, что мы как раз можем сделать — это убежать! — рявкает Грегори, но осекается, кидает быстрый взгляд по сторонам и продолжает уже тише, но так же ядовито. — Если тебе так хочется обсудить все на ночь глядя — хорошо. Просто прекрасно. Но знаешь, оно и так все понятно.

Грегори быстрым единым движением поднимается на ноги и встает во весь свой рост. Его тень падает Кэлу на лицо.

— Император-за-Морем решил сделать свой ход. Двинул свое войско в атаку, так сказать, — Грегори вновь усмехается; звук выходит плоский и пустой. — Или те, кто там в морях живут, наконец-то поняли, что люди — дерьмо и пора их выкашивать. Ну что, пойдем сейчас убиваться или еще помаринуемся?

Сердце Кэла ухает куда-то вниз.

— ...Прошу прощения?

— Разве ты не видишь? Не понял, что на самом деле показывает нам карта? Моря зализывают сушу. Еще немного — и скоро совсем ничего не останется. И что, ты думаешь, в море люди живут себе дальше спокойненько? Что-то я сомневаюсь. Вскоре мы все там будем — мертвым грузом на дне морском.

Кэл огорошенно молчит, бегая взглядом по искривившемуся лицу Грегори. Солнце слепит глаза.

— В какой-то мере это решит твой вопрос, кстати, — ухмылка Грегори становится еще жутче. — Ну, куда дальше. А вон туда, — и он указывает себе за спину, где за деревьями ждет холм, за которым скрывается море. — Вопрос только в том, когда именно.

Кэл опускает взгляд и невидяще смотрит на вытоптанную траву под их ногами. Мысли растеряно мечутся в голове, больше не подпитываемые жаром злости; Кэл старательно перебирает их, пытаясь найти хоть какой-нибудь аргумент, хоть что-то...

Что-то заставляет его поднять голову, снова посмотреть на Грегори — такого неожиданно суетливого, колючего, напряженного, — растерянного, подсказывает интуиция Кэлу.

И что-то с сухим щелчком встает на место.

— Так ты боишься.

Грегори едва заметно вздрагивает.

Ха.

— И чего же? — Кэл изучающе наклоняет голову. — Неужто моря?

Грегори скрещивает руки на груди и недовольно поджимает губы. Хм.

— Да. Но не совсем, — задумчиво тянет Кэл, не отрывая от Грегори взгляда. Он заглядывает глубже в его глаза, продирается дальше мимо привычных масок, и, наконец, понимает: — Так ты ни разу его не видел. — Грегори едва заметно сжимает в кулаке ткань рубашки, и Кэл чувствует, как чужая, жуткая усмешка растягивает его губы. Вот оно. — Вот так исследователь морей.

— Теоретические исследования никто не отменял, знаешь ли, — огрызается Грегори, но без какого-либо запала. Щеки Кэла начинают болеть от того, как сильно растянулась на его лице усмешка.

О боги, это слишком смешно.

— Вот уж не думал, что когда-либо увижу твой страх, — эти слова звучат неожиданно холодно и насмешливо, и Греггори замирает, уставившись на Кэла. На его лице, прежде всегда сохраняющем ехидное выражение, отражается такая буря эмоций, что вычленить какую-то одну становится слишком сложно. — Ну и как, подготовили тебя твои "теоретические исследования" к тому, что ты почувствовал, м? Какого это — понять, что твои защиты не работают, и тебя почему-то тянет к тому, что ты видишь впервые в жизни?

Грегори вспыхивает: его лицо искривляется злостью, он чуть ли не задыхается в ней, но по-прежнему молчит. В горле Кэла бурлит смешок.

— Так ты поэтому захотел сдохнуть? Лучше помереть, чем попытаться разобраться в себе — так, получается? Вот так всем ученым ученый.

— Щ-щ-щ-щенок, — шипит Грегори ему в лицо и толкает его в грудь — слабо, почти неощутимо. Кэл без труда сохраняет равновесие. — А сам-то?! Хочешь сказать, тебе всегда было спокойно и беззаботно в своих поисках неизвестно чего?! И никогда не хотелось все бросить, а сомнения никогда не вцеплялись в горло?

В голове вспыхивает образ Вирта — улыбающегося, со своим подводным трубчатым изобретением в руках, — и Кэла словно окатывает ушатом ледяной воды.

И клокочущая холодная ярость вдруг отступает.

Кэл делает едва заметный шаг назад и отводит от Грегори взгляд.

— Я во многом сомневаюсь. И о многом сожалею. В том числе — что когда-то решил промолчать или ничего не делать, — в горле у Кэла сухо щелкает. — Но в чем я точно уверен сейчас — что помогать тебе самоубиваться я не намерен.

Грегори как-то полузадушенно, будто его ударили в живот, выдыхает, и что-то, державшее его раньше в напряжении, как сжатую пружину, оставляет его — он оседает на землю кучей тряпья, как кукла без стержня. Шалаш веток для костра рассыпается, задетый коленом; Грегори какое-то время смотрит на него бессмысленным взглядом.

— Как ты живешь с этим, — вопрос Грегори звучит глухо и ровно, без каких-либо интонаций.

Кэл переводит взгляд на кромку леса. За ней едва виднеется холм, прячущий от глаз Столицу — и море, обступившее ее.

— "Как мне с этим жить", ты хотел сказать? Ну... — Кэл горько улыбается, — Тебе нужно самому это понять.

И шагает к опушке.

Ты думаешь: когда увидишь его,
кровь твоя превратится в сидр,
воздух станет густ и невыносим,
голос - жалок, скрипуч, плаксив.
Ты позорно расплачешься
и упадёшь без сил.
А потом вы встречаетесь, и ничего:
никаких тебе сцен из книг.
Ни монологов, ни слёз, ни иной возни.
Просто садишься в песок рядом с ним,
а оно шумит
и омывает твои ступни.

Столица вновь встречает его переливом света в обломках стеклянных зданий — солнце заходит, и цвета и блики слепят глаза. Теперь это перестает казаться Кэлу неправильным.

Он прикрывает лицо рукой, пытаясь защититься от света, и только тогда замечает — его уже ждут.

У самой кромки моря стоит знакомая фигура — черный плащ, развеваемый ветром, козлиная бородка, цилиндр в руке, легкая полуулыбка на губах. Брошь гиппокампуса на жилете приветственно поблескивает рубиновыми глазами.

— Вот мы и встретились вновь, — голос знакомца по-прежнему мягкий, чуть ли не убаюкивающий; плечи Кэла расслабляются сами собой.

Кэл несмело улыбается ему, встает рядом, глядя на блестящую от света гладь Океана. На душе почему-то становится спокойно.

— Я рад, что ты теперь понимаешь, — голос гиппокампуса укутывает его, как одеяло. — Все тревоги, сомнения, даже истины — они не нужны здесь. Я могу дать тебе ответы, но ведь ты не за этим сюда пришел, верно?

Да.

Кэл медленно выдыхает и прикрывает глаза. Пальцы сами собой нашаривают отцовский амулет.

Ему кажется, что голос гиппокампуса продолжает звучать в его сознании, сливается с отцовским, с материнским, с голосом Кайи, Лии, Грегори, Ярнама, Фэлана, Вирта — всех, кого он повстречал на пути, кто хоть что-то для него значил.

Нет никакой разницы, шепчет этот голос, что моря такое. Могут ли жить там люди, есть ли за ним кто-то еще.

Это не важно. Никогда не было важным.

Как и нет разницы, изменилось бы что-нибудь, поступи ты иначе. Ты всегда, в каждый момент своей жизни, делаешь то, что можешь сделать прямо сейчас. Жалеть об этом — значит заковать себя в кандалы.

Кэл открывает глаза и поворачивает голову к гиппокампусу. Встреченный им взгляд полон понимания и какой-то спокойной безграничной уверенности.

Кэл стягивает через голову шнурок с амулетом, разглядывает его, как в первый раз. Грубо собранный, с острым сколом темного, почти черного камня, обернутый парой тонких кожаных лент.

Кэл невесомо проводит большим пальцем по сколу и протягивает амулет гиппокампусу.

— "Время оставить свое оружие". Кажется, так?

Тот улыбается шире, в согласии склоняет голову и забирает амулет. Пальцы у него, когда он случайно касается ладони Кэла, неожиданно теплые и грубые, будто все в мозолях.

Кэл выпрямляется, делает вдох. Воздух еще теплый, согретый солнцем, солоноватый и будто уплотнившийся от влажности.

Кэл судорожно, будто боясь поперхнуться, выдыхает.

Вот так.

Теперь у него ничего не осталось, и ничто больше ему не нужно — ни груз вины, ни увертки, ни подчеркнутая, выдавленная вежливость, ни правда. Он оставил свое оружие.

Вдох.

Выдох.

Море льнет к нему, обнимает за щиколотки, тянет на себя.

И Кэл делает за ним шаг.

@темы: По воскресеньям я пишу отличные песни! (с), Тексты/Фики, Ориджинал